— Как будет проходить процедура в случае, если я решусь? — спрашиваю тихо и продолжаю теребить ручку рюкзака.

Виктория Леонидовна поправляет очки и смотрит на меня:

— Все просто: на приеме вы выпиваете препарат и отправляетесь домой. В течение двух дней все решается, и на третий день вы приходите на УЗИ, где мы оценим ситуацию.

— Это не больно?

— Не больнее, чем обычная менструация. Конечно, при условии, что все пройдет хорошо.

— А если плохо? — проглатываю ком, образовавшийся в горле.

Женщина мягко, скорее снисходительно, улыбается мне:

— Давайте не будем об этом думать? Вы девушка молодая и здоровая, противопоказаний нет. Будем наблюдать, думаю, все пройдет хорошо.

Замолкает и ждет от меня следующего вопроса. У меня их масса, на самом деле. Но я не могу собрать воедино все мысли.

— Вы считаете это ошибкой? Аборт? — спрашиваю неожиданно у нее.

Виктория Леонидовна вскидывает брови:

— Татьяна, аборт — процедура добровольная и разрешенная в нашей стране. С моей стороны было бы неэтично оценивать действия и решения моих пациенток.

От теплоты ее голоса я буквально таю. Слезы стекают по лицу и капают на руки, которые не переставая накручивают ручку рюкзака на пальцы.

— Таня, — неожиданно говорит доктор очень мягко, — поговорите с родными, с отцом ребенка, в конце концов. Я вижу, вам сложно дается это решение. В таких случаях очень важна поддержка.

Улыбаюсь. Горько-горько. Отчаянно. Смотрю в светлые глаза женщины и отвечаю:

— Отец ребенка дал мне денег на аборт, и я взяла их. Может, так я смогу переложить свою боль? Ведь это его деньги — значит, часть вины и его тоже.

Доктор вздыхает:

— А если спросить совета у матери?

— Моя мать очень сложная женщина. Она не поймет меня, — представляю, как будет орать мама, если узнает. Ни о какой поддержке и речи быть не может.

— Таня, все, что я могу вам предложить, — это пойти домой. Обдумайте ситуацию еще раз. Тысячи женщин растят детей в одиночку. Так же, как тысячи женщин делают ежедневно аборт.

Забираю сумку и ухожу. Бреду, пока не замечаю, что уже темнеет. Звонит Соня, моя подруга, но я сбрасываю вызов. Домой возвращаюсь поздно. На пороге ждет мать.

— Ну где ты шляешься, Татьяна? — хорошо хоть скалки в руках нет.

— Гуляла, — отвечаю тихо и разуваюсь.

— Опять на тусовке какой была? — переходит на ультразвук, резко тянет меня за локоть: — А ну дыхни!

— Да не пила я, — вырываюсь вяло.

Можно подумать, я хоть раз приходила пьяная домой.

— Смотри, Татьяна, в подоле принесешь — на все четыре стороны пойдешь. Эти твои вечеринки до добра не доведут.

— Угу.

— Нет, ты слышишь, что я говорю?! Пропадаешь неизвестно где уже которую неделю! А потом появляешься как ни в чем не бывало. Где ты была? Ну?

— Мам, не надо, — пожалуйста, мамочка, остановись.

Но ее несет на всех парах, никак не остановить.

— Что не надо? Спуталась с кем, да? Ты варежку-то не разевай, они все лапшу на уши вешать мастаки, прямо как папочка твой!

— Хватит! — кричу, не выдержав.

Мне прилетает хлесткая пощечина, и щеку обжигает. Прикладываю к лицу холодную руку, смотрю на разъяренную маму.

— Не вздумай кричать на мать! Ишь какая деловая колбаса стала! Думаешь, взрослая? Так иди работать, взрослая! Чего на шее моей сидишь? Диплом получила, вот и иди зарабатывать деньги, взрослая. Ни копейки не получишь от меня больше.

— Пойду, не переживай.

Ухожу к себе и падаю на кровать, заворачиваюсь в плед.

Если бы я только могла оставить этого ребенка…

Он совсем не желанный и ни разу не долгожданный. Но он ведь такой… мой. Чувствую его, хотя там и ребенка нет совсем — так, фасолина еще.

Что мне делать?

Задыхаюсь в слезах и тянусь за телефоном. Унижаюсь, знаю. Но что же мне делать? Я не знаю, как разрулить это по-другому! Набираю Славу, но в ответ короткие гудки. Пишу в мессенджере — сообщения не доставляются.

Заблокировал.

Мне не больно.

Отшвыриваю телефон и в слезах, с болью в сердце проваливаюсь в черноту.

Утром дома никого, и это хорошо. Умываюсь и еду в гинекологию. Отдаю Виктории Леонидовне мятые красные купюры. Не смотрю ей в глаза, не могу. Мне кажется, если бы я была ее дочерью, она никогда бы не позволила мне сделать это…

Аборт, Таня! Ты делаешь аборт! Называй вещи своими именами, как бы больно ни было.

Виктория Леонидовна не моя мать, поэтому она протягивает мне таблетки, и я раскрываю ладонь для них. Смотрю на белые кружочки, а внутри все умирает.

Мне не больно.

Кладу их в рот и запиваю. Когда-нибудь я прощу себе это. Замолю свой грех. Обязательно начну жить, не оглядываясь назад и не вспоминая сегодняшний день. Слезы рекой льются вниз, капают на сжатые кулаки.

Они могли бы даровать мне очищение, но это так не работает. Это то, что мне недоступно.

Закрываю глаза и вижу картинки, которые никогда не станут реальностью. Прости, мой маленький, прости. Я такая слабая. Глупая. Слишком молодая, чтобы вывезти эту ответственность. Слишком беспечная, окунувшаяся в чувство и поверившая в ничто.

Ты не злись на меня, хорошо? Хоть я и заслужила это.

Мне не больно.

Я поднимусь, встану. Когда-нибудь обязательно встану на ноги. Со мной не будет тебя, и я буду до последнего своего вздоха ненавидеть себя за то, что только что сделала.

— Идите домой, Таня, — рука ложится на плечо, и я раскрываю глаза.

Из них вытекают горячие слезы, и я обтираю лицо рукавом толстовки, киваю.

Ухожу отсюда, но иду не домой. Ноги сами ведут куда-то. Голова пустая, гудящая от тишины внутри. Возвращаюсь в реальность на набережной. Почти стемнело, стало холоднее.

Накидываю капюшон на растрепанные рыжие волосы, закрываясь от мира, и иду, иду… Неподалеку слышу музыку и делаю пару шагов в ту сторону. Несколько тачек стоят по кругу, а внутри под басы танцуют девушки.

Понимаю, что именно привлекло мое внимание, не сразу. Автомобиль Славы, возле которого стоит он собственной персоной. Две девушки прильнули к нему, и Слава с готовностью прижимает их к себе. Закидывает голову назад и громко смеется.

Разворачиваюсь. Ухожу.

Точка поставлена. Дело сделано, и нас больше ничего не связывает. И пусть он никогда не узнает, что на деньги, данные им, я действительно купила таблетку, которая убила его ребенка. Значит, это — та самая судьба, которую заслужил каждый из нас.

Мне не больно.

Да-а-а, мне совсем не больно

Глава 3. Будет сердце любить и страдать

Пять лет спустя

Таня

— Мамуль, я на работу опаздываю…

— Работа! — фыркает. — Принеси-подай — это не работа. Ради чего я тебя отправляла на экономический, чтобы ты потом дурью маялась?

— Я не маюсь дурью, а зарабатываю деньги, - лепечу.

— Ой, не смеши, что там у тебя за деньги! — снова уничижительный тон.

Вздыхаю. Это старая нескончаемая тема.

— Ладно, пока, мам. Бабуле привет!

Засовываю трубку в сумку и открываю дверь в студию.

— Танюш, поторапливайся. Сейчас детвора придет, а у нас тут бедлам! — причитает Инга, фотограф, с которым я сотрудничаю. — Демид потом меня зае… достанет!

Так уж вышло, что я занимаюсь всем и сразу: создание контента, помощь на фотосессиях, работа со светом, подбор нарядов, а после — обработка готовых фотографий.

У меня несколько фотографов, с которыми я сотрудничаю, Инга в их числе.

— Демиду только дай зае… достать! — улыбаюсь я, и напряженная Инга выдыхает.

— Он трясется над своими моделями, как будто это реально его собственные дети.

— Они и правда его, — хмыкаю. — Все же на контрактах.

Приходит первая партия детворы. Снимаем для бренда зимней верхней одежды. Вместе с дизайнером этого самого бренда тасуем наряды, подбирая, что на ком лучше смотрится.

Сегодня мне повезло: прибыли дети повзрослее, от девяти лет и старше. Это хорошо, потому что с малышней у меня сложности. Вернее, я стараюсь обходить их стороной. Чем младше, тем хуже.